Дебютный альбом «Кудель белоснежного льна» сделал почти невозможное – одним махом вывел молодой проект «Калевала» на лидирующие позиции среди русских фолк-метал-команд. Конечно, музыканты группы далеко не новички на сцене (за их плечами участие в таких формациях как Butterfly Temple, «Невидь», «РарогЪ»), да и равнение на популярных финнов Korpiklaani сыграло в музыкальном становлении команды не последнюю роль. Однако несмотря на все оговорки, творчество «Калевалы» – это что-то действительно новое и свежее; явление уникальное не только для российской, но и мировой сцены. Второй альбом «Кукушкины дети» закрепляет успех дебютника, в то же время открывая перед «Калевалой» новые горизонты, о которых мы и решили поговорить с вокалисткой Ксенией и гитаристом Никитой.
«Калевала» – московская группа, но мир «Калевалы» – это совсем не мир Москвы – задымленного, перенаселенного, вечно куда-то спешащего мегаполиса с миллионами людей, машин, постоянными пробками и тяжелой урбанистической атмосферой. Мир «Калевалы» – живой, естественный, наполненный яркими красками леса, поля, цветов; образами давно ушедших времен, когда жизнь Человека и Природы была неразделимым целым. Для начала мне бы хотелось приоткрыть завесу этого контраста, спросив музыкантов о самом начале – о тех истоках, которые с течением лет стали нынешней «Калевалой»…
Ксения, у тебя очень необычная лирика, сочетающая традиции русской романтической поэзии с фольклорными мотивами. Расскажи, как сложился такой стиль? Какие стихи ты более всего любила в детстве, юности; какие любишь сейчас? Когда (и, возможно, благодаря кому) пришел интерес к фольклору, народному творчеству, славянскому язычеству, изучению своих корней?
Ксения: В литературных предпочтениях – я классик. Как ни странно, все началось с Шекспира, Гёте, Гейне… Из русской поэзии – конечно, Серебряный век. Конечно, Ахматова, Северянин, Гумилёв… Однако на сегодняшний день я предпочитаю только прозу, люблю современную. Например, мой любимейший Алексеев. Это «мой» автор. Еще люблю американскую литературу: Апдайк, Ремарк, Хемингуэй... А если говорить об интересе к фольклору, то он не может «прийти». Мое глубокое убеждение в том, что «язычники» мы от природы. Еще с утробы матери, с момента нашего зачатия. У нас еще нет знаний о том, в какой мир мы придем, но мы уже чувствуем биение маминого сердца, мы ловим ее настроение, любим ее тепло. Это ли не язычество?.. И если смочь обернуть очи в себя – то тогда человек начинает воспринимать всю красоту и мистицизм народного творчества, в котором, как мантры, запрограммированы все пути мироздания. От рождения до смерти. А «изучение своих корней» я считаю основной задачей художника. Чем глубже понимание прошлого, тем легче отобразить картину сегодняшнего.
Кроме «стремления познать свои природные корни», в чем еще состоит твое понимание язычества? Есть ли здесь что-то конкретное ¬– ритуалы, модели поведения в обществе, или все заканчивается на внутреннем познании?
Ксения: Ну как тебе сказать... Для меня это – вся моя жизнь. Моя любовь, мое творчество, мой дом, мой ребенок, моя духовная тропа. Какие еще нужны «модели»?.. Жить в согласии с собою – вот высшая награда, которой одарила меня судьба. И это все – моя религия. Полагаю, этим все сказано.
Расскажи о своем музыкальном образовании.
Ксения: Оно началось в четыре года, когда мне досталось в подарок пианино «Беларусь». Я начала неистово мучить инструмент, особенно мне нравилось долбить по басовым клавишам контроктавы… (Смеется.) И тогда родители решили отдать меня в музыкальную школу. Первое прослушивание я не прошла: педагоги сказали, что у меня напрочь отсутствует музыкальный слух и нет вообще никаких перспектив. Может быть, они говорили правду, а может быть просто хотели денег – я не знаю. В общем, мама наняла мне частного педагога по фортепиано и я начала свои первые музыкальные эксперименты. Лет с пяти сочиняла всяческие пьесы – правда меня за них драли, потому что жаловались соседи. Но что с того, если я вижу мир иначе?.. (с) (Смеется.) По окончании музыкальной и общеобразовательной школы, я поступила в университет, где мне вскружило голову богемное общество. (Улыбается.) Я стала петь в хоре оперного театра МГУ. Даже спела в каком-то спектакле... правда, уже не помню в каком. В хоре мне было тесно, и, набравшись наглости, я решила получить высшее музыкальное образование. Пришла на прослушивание – и поступила! На кафедру академического вокала. Правда, поступала на народное отделение: я хотела заниматься фольклором. Но строгие профессора сказали наотрез: «Вам, девушка, никогда не петь фолк!» Мне кажется, они немного ошиблись. (Смеется.) Также как ошиблись те, кто хотел лишить меня радости учиться музыке в далеком детстве... На сегодняшний день я счастливый обладатель абсолютного слуха и с радостью играю фолк! (Вновь веселый смех.)
Сейчас, когда, я думаю, эмоции уже улеглись, как ты оцениваешь время, проведенное тобой в «Невиди»? То есть, если отбросить личный негатив, насколько творчески плодотворными были эти несколько лет? Тебе (сейчас) нравятся альбомы «Невиди», записанные с твоим участием?
Ксения: Без малого три года, проведенные в «Невиди» – и два полноценных альбома – думаю, это хороший результат. Я полагаю, что именно там я впервые смогла профессионально развернуться. Именно в составе «Невиди» я впервые спела по-настоящему сильные партии, тем самым проложив себе дорогу к сольной карьере. Конечно, опыт, полученный в «Калевале» – намного серьезней моего прежнего труда, но жизнь научила меня смотреть на все по-честному и немного по-философски, – значит, так было угодно Судьбе, чтобы все сложилось именно так, как оно сложилось. В конце концов, если бы не «Невидь» – мы бы не познакомились с Никитой. А что касается альбомов – то, признаться, я их не переслушиваю сейчас. Все-таки, пройденный этап. Мне неинтересно.
В биографии «Калевалы» говорится, что у тебя есть финские корни. Можешь рассказать об этом подробнее? Как, кстати, продвигается твое изучение финского языка – мы когда-нибудь услышим песню «Калевалы» на родном языке Вяйнемёйнена?
Ксения: О да! Моя бабушка – мать моей мамы – говорила на финском языке. Она выучила русский, когда ей было лет двадцать, для того, чтобы после войны поступить в институт в Ленинграде. Каким образом моя семья во время советско-финской войны оказалась под Ижевском – я не знаю. И спросить уже не у кого. Я начала учить финский язык несколько лет назад. Не скажу, что могу похвастаться огромными успехами, но сейчас в моих планах – выучить язык в совершенстве. Так что песню про Вяйнемёйнена на родном наречии – обещаю!
Возвращаясь к твоим стихам… Их непросто понять: часто можно почувствовать, что основой для тех или иных текстов послужили события в твоей жизни – однако ведь слушателю неизвестно, что это были за события, тем более что основа всегда хорошо укрыта за витиеватой фольклорной образностью и необычными оборотами... Как ты считаешь, многие ли понимают то, что ты хочешь сказать?
Ксения: Все-таки я уверена, что понимают. Потому что, на мой взгляд, хорошая песня – это хорошо рассказанная история. Будь то простое повествование либо, как ты говоришь, «витиеватая фольклорная образность». И моя биография тут не при чем. Просто я стараюсь сделать так, чтобы в каждой песне человек нашел что-то свое. Понятие «Я» заменяю на «МЫ». И стараюсь вложить, «запрограммировать» в контекст песни определенное состояние... Вот, к примеру, многие люди говорили мне, что под одну нашу песню (не скажу какую) они непременно нажираются, причем включив ее по кругу. (Смеется.) И непременно опрокидывают рюмку на определенных словах! Скажу по приколу, когда я написала эти строки – тоже напилась. Хотя, конечно, это совсем не смешно…
Вообще, у тебя довольно грустные стихи – но при этом общий настрой музыки «Калевалы» светлый, позитивный. А по жизни – ты больше спокойный, задумчивый, или веселый человек? И что заставляет тебя более всего грустить (и, быть может, писать песни), а что – печалиться?
Ксения: Ахах!.. Я не знаю, может быть это латентная шизофрения, а может быть просто потому что я Близнец по гороскопу, но двойственность – это моя стихия! (Улыбается.) Эдакий пожизненный дуализм... смешно-грустно, инь-янь, вверх-вниз... Вообще, я прирожденный клоун и те, кто понимает суть этой профессии, – смех сквозь слезы – наверное, и есть мои благодарные слушатели! (Смеется.) Я не боюсь быть смешной. Я не стесняюсь плакать. Хотя, признаться, поржать я люблю больше, чем грустить. Хотя бы потому, что жизнь очень смешная и странная штука – как зима в начале мая… И когда я ловлю это настроение – вот именно это пограничное состояние – между фарсом и печалью, между кичем и застенчивостью, да проще сказать – между стебом и слезами – вот тогда рождается песня!..
Ага, и особенно чувство юмора – твое и всей группы, я думаю, – подчеркивают финальные песни на ваших альбомах: кавер на «Пiдманула» на прошлом и «Про жеребца (Яйца)» на новом. Кроме того, в конце «Жеребца» несколько раз повторяется фраза о том, что «рок-н-ролл – не работа». Интересно, а где сами участники «Калевалы» работают в «свободное от творчества время»?
Ксения: Так или иначе, но мы все связаны с музыкой. У Шмеля и Никиты – домашние студии звукозаписи, также они преподают гитару и бас-гитару соответственно... Я даю уроки вокала и сольфеджио. Заработок довольно скромный, зато любимое дело. Ракенрол – не работа, в общем. (Смеется.) Это стиль жизни.
А еще интересно твое отношение к группе «Король и шут» – а то ведь некоторые товарищи каким-то образом находят музыкальные параллели между творчеством «Калевалы» и «КиШа»…
Ксения: Ой... Тут мне нечего сказать. Я люблю панк! Вот и все.
Никита, несмотря на то, что «Калевала» более всего известна в метал-тусовке, у группы довольно мягкая, очень гармоничная, почти лишенная характерной металлической агрессии музыка. И наверняка, кроме постоянно упоминаемых Korpiklaani и Finntroll, у тебя достаточно музыкальных ориентиров, лежащих за пределами метал-сцены. Расскажи о них.
Никита: На меня и на музыку «Калевалы» во многом повлиял, как это ни странно, классический хард-рок: Deep Purple, Rainbow, AC/DC и др. Долгое время я играл народную музыку в составе оркестра, что также не могло не сказаться на моих предпочтениях. Кстати, я и сейчас не забываю о своем классическом гитарном образовании и много времени посвящаю занятиям именно в этой стезе, поскольку вскоре планирую поступить в музыкальное училище.
Однако, несмотря на отсутствие агрессии, музыка «Калевалы» остается достаточно андеграундной по своей сути, малодоступной для радиоформата и более глобальной раскрутки. Такой цели пока перед собой не ставите?
Никита: Я не считаю нашу музыку андеграундной. Просто всему нужно свое время. «Калевала» существует всего 2 года, но мы уже многого добились и продолжаем идти вперед.
Как вам работалось с Андреем Ищенко в студии? И как вы нашли нового постоянного барабанщика группы – Кирилла Перова?
Никита: Андрей, без сомнения, классный музыкант: материал мы с ним проработали за 4–5 репетиций и записали за 2 дня. А новый барабанщик Кирилл «Кеша» Перов оказался старым знакомым Шмеля, с которым они уже не виделись много лет и нашлись случайно, благодаря социальной сети «ВКонтакте».
На прошлом альбоме у вас были приглашенные флейтисты (Олег Сакмаров и Никита Тихонов) и вокалист (Валерий Наумов). Сейчас, за исключением барабанщика, вы справились своими силами. Почему решили отказаться от традиции приглашения гостевых музыкантов?
Никита: Дело в том, что на первом альбоме песни «Пастушок» или «Ты ж мене пiдманула» сами по себе требовали дополнительных привлечений со стороны: песня про пастушка и флейту ну никак не мыслима без флейты, а «Пiдманула» по сюжету невозможна без мужского вокала. На новом же альбоме все песни сами по себе не указывали на привлечения инструментов или вокала со стороны, а пихать фолковые инструменты по принципу «так стиль обязывает» мы не хотели. Все получилось так, как мы задумали и без посторонней помощи.
В России, помимо относительно «миролюбивой», толерантной пэган-метал тусовки в числе «Аркона», «Сварга», «Калевала», Alkonost, «Невидь», Butterfly Temple и др., существует другая, более агрессивная и «радикальная» часть сцены – команды типа «Темнозори». Как вы относитесь к музыке и идеологии этих людей?
Никита: Я очень редко слушаю отечественные фолк-пэган-группы, а про NSBM даже и не говорю – для меня он не представляет какой-либо музыкальной ценности. А вообще, пускай какая угодно идеология, лишь бы музыку хорошую играли!
Кстати, все упомянутые в прошлом вопросе команды выпускают этой осенью–зимой новые альбомы. Чувствуете конкуренцию?
Никита: Совершенно нет: я считаю, что у нас более доступная и позитивная фолк-метал-музыка, а у вышеперечисленных команд все же много элементов блэка и дэт-метала. Это делает их музыку более андеграундной, за счет чего есть различия и в аудитории.
Насколько я понял, у буклета нового альбома две версии оформления: одна, авторства Лео Хао, предназначена для обычных дисков («стекло») и вторая, авторства Змеелова, для лимитированных дигибуков. Почему вы решили их так разделить? И – лично мое мнение – работа Лео Хао на этот раз получилась как минимум странной, неоднозначной…
Никита: Работа Лео, на наш взгляд, получилась более смысловой: она полностью передает суть названия нового альбома. Что касается двух отличных друг от друга оформлений – это идею подбросил наш лейбл Metalism Records в лице Александра Пастухова, и мы ее полностью поддержали. К тому же нам работа Змеелова тоже очень понравилась, поэтому было принято решение использовать ее на т.н. подарочное издание.
Но все же, можете подробнее пояснить смысловую нагрузку «цветочной» версии оформления? Какая именно здесь связь с названием альбома?
Ксения: Работа Лео Хао – как всегда – шедевр! На обложке изображен цветок яблони, с человеческим шрамом. Это метафора человеческой боли. Когда я писала лирику к альбому, я опиралась на те чувства, которые испытывает человек, «попав в сети кукушкиных детей». Все песни – это как бы «пост-реакция» – то, что с человеком происходит после... О том, как «год отдался за десять». Или о том, как «шагали по земле брошенной любви босые ноги». И еще символы надежды – например, в песне «Медуницы пряной белый костер» – о том, как бродила душа по поймам. Вот это и показал Лео Хао: вся грязь и отчаяние – в шраме; надежда и любовь – в цветке яблони. Ведь из-за того, что кто-то изранил цветок – цветком он быть не перестал. Так и остался – нежным и молодым, только теперь – со шрамом. Вот так!
Интервью: Alex_Guardian